Современная русская литература чудовищно непрофессиональна, и это единственное, что можно о ней сказать. Она пребывает в такой же глубокой духовной провинции, что и российское образование, кинематограф, фундаментальная наука и все прочие сферы духовной деятельности, и говорить об этом очень скучно. Русскую литературу не читают на Западе и не знают на Востоке. У нее давно не было удач, о которых говорила бы вся Россия. В российском книжном магазине, как правило, нечего купить. Из зарубежной литературы в России чаще всего переводят самые глупые тексты, потому что из мирового торта каждый выедает тот корж, который ему по зубам. В советское время в России издавались не только друзья Советского Союза, но и, например, Джон Гарднер (не детективщик, а тот, который «Октябрьский свет»), и Джозеф Хеллер, и Трумен Капоте, а современная российская проза работает так, как будто в природе не существовало ни Уильяма Гэддиса, ни Ральфа Эллисона, ни Д.Ф. Уоллеса, ни Дона Делилло, ни Т. Корагессана Бойла (последних двух перевели, издали — но так они и канули, мало кем замеченные и вовсе не освоенные). Я не фанат Пинчона — по крайней мере, «Радуги гравитации», но это, как ни крути, сочинение значительное, породившее новую литературную волну; в России она не произвела ровно никакого впечатления, и не потому, что вышла через 40 лет после американской публикации, а потому, что чтение ее как-никак требует неких усилий. Правда, и перевод у Немцова с Грызуновой получился таким, что по-английски я эту книгу еще как-то понимаю, а по-русски, правду сказать, с трудом.
Повествовательные техники современной русской прозы старомоднее, чем в позапрошлом веке, когда Толстой экспериментировал с романным жанром, а Достоевский искал синтез фантастики и физиологического очерка («Двойник», скажем). Выстраивать увлекательный сюжет с неожиданным финалом русская проза никогда толком не умела, но сейчас разучилась и тому, что наработали советские беллетристы. Живых героев, имена которых становились бы нарицательными, у нас нет уже лет двадцать. Единственным сколько-нибудь заметным героем в девяноста текстах из ста является сам автор, но он чаще всего так противен — и себе, и читателю, — что хочется скорей изгнать его из памяти. Стиль современной российской прозы исчерпывающе описывается советским двустишием «У меня одна струна, Казахстан моя страна». Вдобавок — в то самое время, когда вся мировая культура ищет компромиссы между массовостью и серьезностью, — русская проза окончательно расслоилась на чудовищную жвачку а-ля Донцова или Минаев и никому не интересный артхаус, через который трудно продраться и самому искушенному читателю. Продраться ему трудно, впрочем, не потому, что это ахти как сложно написано, не потому, что перед ним словесные кружева в духе Саши Соколова или его эпигона Гольдштейна, а потому, что все написанное читателя совершенно не касается. Это литература чистого самообслуживания. Если же современная российская проза с отвагой неофита берется за разрешение мировых проблем, как Максим Кантор в романе «Красный свет», — она либо бесконечно повторяет сама себя (и Кантор, кстати, усердно повторяет «Учебник рисования»), либо скатывается в совершенно неприличную фельетонность, либо озвучивает очевидные вещи настолько суконным языком, что не спасает даже застарелая авторская злоба: мотор не заводится, текст стоит на месте.
Комментариев нет:
Отправить комментарий